– Говори, Олфан! – произнесла наконец Хуанна.
– Мне сказали, королева, – начал Олфан низким, звучным голосом, – что ты хочешь говорить со мной. Разумеется, я, как и всегда, повинуюсь тебе. Королева, я узнал, что твой супруг, которого ты любила, умер, и поверь мне, сочувствую тебе. В этом постыдном деле я не принимал участия. Смерть его, а также и другого белого человека и карлика, произошла по вине этого жреца, который клялся, что был доведен до этого криками народа. Королева, они все ушли через горы на небо, а ты, как слабая голубка, прилетевшая издали, из южного климата, сделалась добычей орлов народа тумана!
– Но всего несколько часов тому назад я считал тебя тоже мертвой вместе с тысячами людей, и думал, что твое прекрасное тело было сброшено Намом на заре с вершины статуи. Скажу тебе, что видя это, я, воин, плакал и проклинал самого себя за то, что хотя и король, но не имел возможности спасти тебя. После того этот человек, верховный жрец, пришел ко мне и рассказал всю правду, а также сообщил придуманный им план для спасения твоей жизни, для упрочения моей власти и его собственной безопасности. Выйди за меня замуж!
Хуанна быстро сообразила свое положение. Оно было отчаянным. Нам и Соа стояли по обеим сторонам от нее, причем последняя держалась вблизи той двери, за которой лежал связанный Леонард. Она знала, что стоило ей сказать одно слово правды королю, и Леонард умрет. Поэтому оставалось одно – согласиться для виду сделаться женой Олфана. Хотя ей и казалось постыдным обманывать этого честного человека, единственного их друга среди народа тумана, но обстоятельства не позволяли стесняться.
– Олфан, – сказала она, – я выслушала тебя, и вот мой ответ: я согласна взять тебя себе в супруги. Ты знаешь мою историю; знаешь, что тот, кто был моим господином, умер сегодня, – здесь Соа одобрительно улыбнулась на эту ложь, – и что я любила его. Поэтому надеюсь, ты будешь настолько снисходителен, что предоставишь мне несколько недель, чтобы я могла оплакать свое вдовство прежде, чем перейду от него к тебе. Больше я ничего не скажу тебе, но, конечно, ты поймешь скорбь моего сердца и все то, чего я не высказала!
– Пусть будет так, как ты желаешь, королева! – ответил Олфан, целуя ей руку, причем его хмурое лицо засияло от счастья. – Ты перейдешь ко мне тогда, когда будет угодно тебе, но я боюсь, что в одном отношении ты должна согласиться со мной!
– Что это такое, Олфан? – спросила с беспокойством Хуанна.
– Только то, королева, что обряд должен быть совершен сейчас же. Это необходимо по многим причинам, о которых ты узнаешь завтра. Кроме того, такою было мое соглашение с Намом, закрепленное клятвой на крови Аки, а такой клятвы я не могу нарушить!
– О, нет, нет! – сказала Хуанна в отчаянии. – Подумай, Олфан, как могу я, супруг которой умер не далее шести часов тому назад, обручиться с другим человеком на его могиле? Дай мне хоть несколько дней!
В это время вмешался в разговор Нам.
– Пастушка, – сказал он, – теперь нечего терять времени в пустых разговорах. От этой церемонии зависит большее, чем ты думаешь, – жизнь многих людей, быть может, наша собственная и особенно жизнь того, о ком теперь не годится говорить! – и как бы случайно Нам повел глазами на дверь соседней комнаты.
Олфан подумал, что жрец намекает на его собственную жизнь, но Хуанна и Соа хорошо понимали, что речь идет о Леонарде.
– Ты слышала эти слова, королева, – сказал Олфан, – они верны. Теперь опасные времена, и если наш замысел будет исполнен, то я должен принести клятву вождям и совету старейшин в том, что ты вернулась на землю снова, чтобы стать моей женой!
– Хорошо, – в отчаянии ответила Хуанна, – но неужели я, будущая королева этого народа, буду обвенчана тайно? Я желаю иметь, по крайней мере, свидетелей. Позови нескольких вождей, которым ты доверяешь, Олфан; иначе наступит время, когда меня не станут считать настоящей королевой, и никого не будет, кто бы мог восстановить мою честь!
– Этого нечего бояться, королева, – отвечал Олфан с легкой улыбкой, – однако, твое желание вполне законно. Я позову трех из моих вождей, людей, которые не предадут нас! – и он повернулся, чтобы пойти за ними.
– Не оставляй меня, – удержала его Хуанна, – я верю тебе, но этим двум нет. Я боюсь быть одной вместе с ними!
– Здесь ни к чему свидетели! – воскликнул Нам угрожающе.
– Пастушка просит свидетелей, и они будут! – ответил запальчиво Олфан. – Старик, довольно ты играл мною; до сих пор я был твоим слугою, а теперь хочу быть твоим господином. Несколько часов тому назад твоя жизнь была в моих руках, когда белая заря превратилась в красную! Я пощадил тебя потому, что ты поддел меня на эту приманку! – указал он на Хуанну. – Ну, нечего класть руку на рукоять ножа; ты забываешь, что у меня есть копье. Твои жрецы за дверьми, я это знаю, но там и мои вожди, которым я сказал, где нахожусь; если я исчезну, как многие здесь исчезли, то за мою жизнь ты ответишь, Нам, так как власть твоя поколеблена. А теперь повинуйся мне. Прикажи этой женщине позвать того, кто стоит на страже у двери; нет, не шевелись, – прибавил он, направив острие своего копья на обнаженную грудь жреца. – Прикажи ей подойти к двери и позвать жреца. Я сказал – к двери, а не за нее, или берегись!
Нам струсил: его орудие сделалось его господином.
– Повинуйся! – сказал он Соа.
– Повинуйся! – повторил Олфан.
Рыча, как волчица, женщина подошла к двери и, приоткрыв ее, свистнула.
– Спрячься, госпожа! – сказал Олфан.
Хуанна отошла в неосвещенный угол комнаты, и в этот момент раздался голос у открытой двери, произнесший: